№ 66 / Осень 2017

OPEN №66 2017 124 семи своими окнами, всеми своими подкарниз- ными голубями, всеми вентиляционными отвер- стиями и звонкими водосточными трубами, каж- дым кирпичиком, каждым узким карнизом, топ- таным босоногими голубями, и, конечно, заоконными цветами Марьи Фёдоровны мы наблюдали за Лёнечкой. Всю его жизнь. С момента рождения и до… его удивитель- ного возвращения к нам. Вернулся он к нам… погодите, ну да, этой удивительной осенью, когда наши деревья не сговариваясь словнополучили команду«парни, пора!»—вспыхнули алыми золотымпламе- нем, а на окошке Марьи Фёдоровны вдруг вырос подсолнух. Длинный, тонкий, с большой золотой головой, и ветер его не ломал. Дурак. Ктонепривыккнам, задирал головуиневнятно тянул руки, словно ждал, что тот бросится, а вот человек стоит сторожит, чтоб поймать и уберечь от гибели. Но под- солнух сверкал деревенским золотом на всю столицу, пере- мигивался с кремлёвскими звёздами и кончать с собой не со- бирался. И прохожий, затосковав вдруг, спешил уйти, юр- кнуть в свою понятнуюжизнь. А нашим было пофиг. Итак, Лёнечка.Онбылдворников сын,жил смамойНадей и папой Витькой в дворницкой и, говорят, в школе учился на четвёрки. Он бегал по крышам наших гаражей, бросал мячик, а зимой первый строил крепость из того снега, который сгре- бал егопростуженныйотец. ЛетомжеЛёнечкаотгонялжиль- цов от яблони и звонкощебетал, что яблочки отравлены, кан- церогенные они и кушать их нельзя. А то можно уснуть и… и тут глазоньки его синие туманились, и он забывал окончание фразы. Волшебные книжкишелестели в детской голове, имир был ласков к Лёнечке. Имы тому свидетели. Такой был ребёнок наш Лёнечка, дворников сын. Жильцы отдавали для Лёнечки курточки и кроссовки. А один спившийся лётчик подарил ему велосипед. Лёнечка тренькал звонком, гоняя по двору, и поддерживал беседу сразу со всеми, кто был во дворе. А когда Витька, гонимый страшной, необъяснимой тоской, напивался и делался бледным, потным и безумным от тех демонов, к которым его услужливо приносила ядовитая водка, Надя кричала над ним дурниной, один Лёнечка держал отца за руку и ничего не боялся. А когда Витька сгорел от водки, Лё- нечка стал помогать матери убирать наш двор. Они дере- вянными лопатами толкали снег, а потом забрасывали его сильным деревенским махом на высокие сугробы. Но Лё- нечка всё время отвлекался и что-нибудь рассматривал. — Перестань ты играться! — кричала Надька надо- рванно. — Ну что ты за дитё такое, Лёнечка! Вот уволят нас и с квартиры сгонят! А когда затихла навсегда и Надька с её бледным, каким-то непроявленным лицом и волосами светлыми, усталыми, никем не замечаемая и мгновенно забытая, дворничать стал Лёнечка. Он к тому времени был уже тощий и сильный молодой парень, энергичный и — внима- ние — обсчитывающий пространство своим прозрачным безжалостным глазом… Но мы не понимали про всё это. Мы уверены были — дурь. Уже пил Лёнечка вовсю и имел нрав весёлый и бешеный. Тут такой момент, очень важный, как недавно выяснилось. Лёнечка с самого детства любил карандашики и мелки. Он рисовал, и очень бойко, на асфальте, даже пробовал на сте- нах, но мы заорали, и он перестал. Но больше всего Лё- нечка любил рисовать на маленьких клочках бумаги. На асфальте-то он целые картины разворачивал, но те быстро затаптывались, а бумажки—другое дело. Лёнечка рисовал человечков. Нас. Движение наше милое. Да так тоненько вёл линию, что порой она совсем прерывалась каким-то многоточием, словно человечек не хотел проявляться в нашу дикую жизнь из своего молочного небытия. — Лёнечка, что ты серое всё рисуешь? — сказали мы. — У меня нет цветных карандашей. Одни простые. Конечно, мы ему подарили цветные карандаши. И кра- сочки. И маленькие пятнышки цвета Лёнечка стал распо- лагать в ножках своих рисунков. Так деликатно, словно боялся затмить удивительно живую линию простого ка- рандаша. Могло показаться, что Лёнечка жадничает, жа- леет тратить красочки. Впрочем, мы особо не размышляли над этой прихотью нашего дворника. Мы, наоборот, досадливо отмахивались от него, когда он, звонко бросив лопату на асфальт, мчался со всех ног и верещал: — Пётр Степаныч, постой минутку, замри, а! Ну тебе что, жалко? Всех и многажды перерисовал Лёнечка на своих бу- мажках. Дарил, конечно. У каждого жильца, кто не вы- бросил, хранилось штук по десять таких портретиков. — Я не пойму, Леонид, это у тебя ирония? Я стою время трачу, а ты мне вон живот поверх штанов вывалил! — Отличный пивной живот! — звенел Лёнечка. — Юмор это. —А ножки-то у меня комариные! — горевал натурщик. — Стройные! — врал Лёнечка. — Нарисовал бы что-нибудь красивое. Серьёзное! Лёнечка пожимал худыми плечами, тараща голубые глаза. Которые вдруг стекленели… и Лёнечка тянул жили- стую руку, разворачивал сердитого Петра Степаныча: РАССКАЗ в лёнечка Нина САДУР