№ 48 / Весна 2013

обратный отсчет OPEN №48 2013 42 роны России обрела уже национальный, отечественный характер. В такой войне, когда силы армии удваиваются от единения ее с народом, Кутузов рассчитывал не раз- бить, так обмануть Наполеона. Адъютант русского глав- нокомандующего Михайловский-Данилевич слышал, как он говорил о Наполеоне: «Разбить он меня может, но об- мануть —никогда!» Однако именно хладнокровие и разу­ мная мудрость Кутузова вызывали раздражение даже у некоторых выдающихся русских военачальников. Храбрейший Багратион, который никогда не был по- клонником стратегического дара Кутузова, возмущался: «Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам Наполеона, как и Барклай». С ним были согласны также генералы Милора- дович, Дохтуров и многие другие. бородино Между тем приближалось 26 августа 1812 года — дата начала Бородинского сражения. В ночь перед сражением по лагерю пронесли икону «покровительницы России» Смоленской Божьей Матери. За нею, впереди всего рус- ского штаба, шел с обнаженной головой и со слезами на глазах сам Кутузов. Солдаты и офицеры облачались в чи- стое белье. Отказывались, вопреки обычаю, пить водку. Битва при Бородино началась в шестом часу утра. Про- тив 120 тысяч русских регулярных солдат стояла 135-ты- сячная наполеоновская армия. Наполеон долго ждал этого сражения. Впрочем, на этот раз император не про- изнес свои магические слова «Идите и принесите мне по- беду!». В предрассветную тишину ворвался первый гулкий пушечный выстрел… По полю двигались массы людей, то стройными колоннами, то квадратными каре, то, вдруг рассыпавшись беспорядочными толпами, они бежали об- ратно, падали убитые и раненые. Потом вновь строились в колонны и каре; приливы и отливы людских лавин чере- довались один за другим. Остатки разбитых полков от- ходили в тыл, на смену двигались новые, вступали в шты- ковой бой, опять разбегались, и опять начинался грозный артиллерийский поединок. Это было самое кровавое сражение со времен изобрете- ния пороха. За десять часов русская и французская армии потеряли убитыми и ранеными почти сто тысяч человек. Между двумя великими полководцами в эти часы шла неви- димая, но титаническая борьба. Оба чувствовали, что силы их равны, и любой их маневр может привести к победе или, наоборот, к катастрофе. Лев Толстой считал, что Кутузов вообще «не делал распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему», внешне он был пассивен и безразличен, но проявлял свой «многолетний опыт» и «стратегический ум в том, что следил за духом войск и руководил им, насколько то было в его власти». В этом есть большая доля правды, хотя и не вся правда. Важное дополнение к словам великого писателя дает участник битвы Федор Глинка: «Он спокоен, совершенно спокоен, видит одним глазом, а глядит в оба, хозяйственно распоряжается битвою». И Кутузов, и Наполеон уже со- вершили невероятные усилия, оба верили, что усилия эти принесут успех, и ждали результатов, направляя действия войск, к которым перешло решение Бородинской битвы. Солдаты обеих армий показывали образцы военной до- блести. «Никогда и никакие войска не сражались столь мужественно, как сии две храбрые армии», — подчерки- вал Барклай де Толли. «Русская армия заслужила вели- чайшей похвалы. Другие войска были бы разбиты и, может быть, уничтожены до полудня», —считали ведущие фран- цузские историки. Почти никто в русской армии не считал сражение про- игранным. Да, Наполеону удалось занять все укрепления и позиции Кутузова, но главную свою задачу — разгро- мить русскую армию, уничтожить ее живую силу, заста- вить ее бежать — он не решил. И в этом немалая заслуга Кутузова. Стратегический и тактический успех францу- зов был уравновешен нравственной победой русских. Не- даром сам Наполеон заявил: «Французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми». Вечером 1 сентября избу крестьянина Михаила Фро- лова в подмосковной деревне Фили, где поместился Куту- зов, заполнили высшие чины армии. Обсуждался на со- вете один вопрос: сдать Москву Наполеону или не сдавать. Барклай решительно выступил за отступление. Шестеро из одиннадцати участников совета (в том числе Дохтуров, Платов, Ермолов) высказались за сражение. Выслушав всех, фельдмаршал так заключил прения (между прочим, по-французски): «Знаю, что ответственность падет на меня, но жертвую собою для блага Отечества. Повелеваю отступить». Многие офицеры после этого решения срывали с себя мундиры и не хотели больше служить. Некоторые считали приказ «изменническим». Сам Кутузов чувствовал себя деморализованным. 2 сентября фельдмаршал попросил ординарца проводить его из Москвы «так, чтобы, сколько можно, ни с кем не встретиться», и уезжал одиноко, без свиты. Он тревожился, как воспримет его решение импе- ратор. Наконец, и ропот войск (они в первый раз, видя его, не кричали «Ура!») тоже удручал светлейшего. пожар москвы Пожар Москвы 1812 года до сих пор вызывает споры, хотя уже достаточно давно доказано и подтверждено та- кими авторитетами, как Пушкин, Карамзин, Лермонтов, Ермолов, Денис Давыдов, — Москву сожгли россияне. 2 сентября, оставляя город, фельдмаршал приказал сжечь склады с частью боеприпасов, магазины с продоволь- ствием и фуражом.