№ 49 / Лето 2013

СОДИС 123 не знаю, за что и почему Костик Новиков по- любил Любочку Гаврилюк. Визгливая, кудря- венькая, с наросшим жирком на сутулой холке, она еще и хайку пишет! Пошлая особа! Про солнце пишет… Выходит на балкон в линялом халатике и визжит: — Солнце! Ты ромашка без лепестков! Это не все еще, не все! Любочка — бездетная сорока- летняя театроведка. Без работы, конечно. Ее иногда печа- тает журнал «Аэрофлот». Заметки о путешествиях, в ко- торых она никогда не бывала. Но у Любочки богатая фан- тазия. И«Аэрофлот» ее охотно печатает. Любочка кушает сухарик с жидким чаем, читает Бориса Акунина и мечтает о любви. Теперь о Костике. Костик любит Любочку, почти что всюжизнь! Раз мужчина любит такое ничтожество, как су- туленькая Любочка, на кого же он сам похож? А вот и нет! Очень даже симпатичный сорокалетний мужчина, с силь- ной русой шевелюрой, серыми веселыми глазами, хорошей улыбкой и, внимание — очень недурной зарплатой! Когда-то она у Костика была ничтожная. Но это давно было. Когда Костик был доцентом на кафедре математики в МГУ. И увлекался Хайдеггером и Кьеркегором. Но это давно было… Он уж и забыл, кто они такие: Хайдеггер и Кьеркегор. «Мечтатели мысли» — он их называл. «Мечта- тели мысли». А жизнь между тем… реальная жизнь… она ведь совсем другая. И она мчит. Стремительным, манящим потоком. И ничего знать не желает о высокой философии. О благородной игре ума. Хватай ее! Костику надоела ни- щенская жизнь, и он поступил в рекламное агентство. Вна- чале на небольшую зарплату, но быстро взлетел до началь- ника отдела, а потом и до зама самого главного. На какое-то время Костик забыл про Любочку, про ставшее уже нехорошим, надсадным и тяжелым чувство. Как пуля, которую невозможно извлечь, — таким оно было, это чувство. Но, наевшись веселой и шалопутной жизни, Костик вдруг вспомнил про Хайдеггера и математику… про док- торские, которые он писал за деньги, про Любочку… Ах, да… Костик жил над Любочкой. Его квартира рас- положена была над ее квартирой. То есть он видел ее почти каждый день, но на время как бы забыл. Забыл, что эта стареющая девушка, восторженно завывающая на утреннем балконе самодельные кривые хайку, — его пуля, его тайна, его большое, непонятное ему самому горе. Но вот наелся Костик красотищи и гламура, и с тупым похмельем вскочил на рассвете, вылетел на балкон… ибо задыхаться стал— так прокурено, так смято и разбросано все… и какая-то невиноватая и такая же потерянная убито спит в мятых простынях… Костик вылетел на балкон и заплакал. Потому что все было неправильно. За математику нужно было платить как за рекламу. А за рекламу, наоборот — как за доцент- ское преподавание. А та, что спит в его постели, должна спать в своей, с другим кем-то… и жизнь проходит… и вот же, разгар лета, а если свесить голову вниз, увидишь, что на балконе у Любочки в деревянном ящике какие-то не- красивые, спутанные цветы поникли и сухо шелестят на июльском ветерке. Любочка их поливать забывает, и они чахнут в каменной земле… Ни Хайдеггер, ни рекламное агентство помочь не могут этой неправильности. Посреди цветущего, торжествующего спелого лета эти обделенные водой полумертвые цветы… Костик несколько раз с силой втянул утренний, нежно нагретый воздух, пахнущий листьями и влагой, чтоб успо- коиться, чтоб на самом деле не расплакаться. — Вставай же ты, вставай, — просил Костик, касаясь вялой руки своей ночной подружки. Ручка показалась ему такой вялой, такой бледненькой, что Костик решил на миг, что она умерла. Но девушка шумно завозилась в простынях, как огромная рыба в РАССКАЗ я пуля Нина САДУР