№ 52 / Весна 2014

рассказ OPEN №52 2014 124 сиденье и, взревев мотором, унесся в ночь, сжигая фарами крутящиеся снежные вихри. Утром я ела в местном трактире блюдо под названием «Завтрак конюха». Это вот что: на большой тарелке вам подают увесистую свиную сардельку. К ней — ломоть ва- реной говядины, на гарнир — полкило квашеной капусты, ну и хороший ломоть белого хлеба, вымоченного в мо- локе. В принципе это недельный запас еды для такой, как я. Но, с другой стороны, спешить мне было некуда: ро- скошная метель кружила по всему Урендорффу, и автобус не ходил. В трактире было тихо и уютно. Два голландских моряка макали губу в пиво, равнодушно глядя мимо меня. Трактирщица дремала за стойкой. Когда я попросила счет, она приветливо предложила мне взять с собой мой «Завтрак конюха». — Фрау не знает, что Урендорфф отрезан от большой земли и может статься так, что с продуктами начнется перебой. —Как долго это будет длиться? — спросила я трактир- щицу. Но она кокетливо пожала мощным плечом и таин- ственно улыбнулась. Лицо у нее было такое же широкое, крестьянское, с добрыми голубыми глазами, как у Пунке. На которого я наткнулась прямо на улице, в снежном месиве. От неожиданности я уронила свой пакет с едой конюха в снег, и мы с Пунке долго его откапывали и от- ряхивали. — Я искал тебя! — кричал мне Пунке сквозь вой ветра. — Зачем? — кричала я в ответ. — Я не знал, куда ты делась! На кухне Пунке деловито вывалил на стол какие-то свертки. — Ты знаешь, что это? — лицо его сияло торжеством. — Что же? Что? — Это настоящая колбаса из дикого кабана. Я сам его застрелил. Пунке внимательно посмотрел на меня. Я, конечно, поверила, что этот дряхлый дед сам застрелил кабана. — Это очень старинный рецепт колбасы. Женщины нашей деревни так ее готовят много веков. Вначале выта- пливают весь жир… Пунке говорил, его старческий голос дрожал, за окном кухни билась метель, а я не знала, совершенно не знала, зачем я здесь? Я понимала, что этот человек очень одинок, и он ищет любого общества, даже моего… и я терпела. Наконец Пунке собрался уходить. Я проводила его до крыльца. И испугалась — как же он потащится в такую бурю? — Ты не видишь, какая у меня машина? — возмутился Пунке. — Ты не знаешь, какой я водитель? Он по-настоящему рассердился. А меня осенило! — Послушайте, герр Пунке, а вы не можете отвести меня в Глюкштадт? — В такую бурю? — удивился Пунке. — Но вы водитель экстра-класса! Здесь никто не может, кроме вас! Лицо Пунке озарилось счастьем. — Поехали! Не забудь колбасу! Ну, мы и поехали. И, конечно, мы застряли посреди трассы. Нас стало заметать, телефон молчал. Машин, кроме нашей, не было. И Пунке сказал, что через пару часов мы замерзнем намертво. И попросил прощения, что послушал меня и поехал в бурю, а теперь вот… застряли. А послушал он меня потому, что видел, какая я печальная, и не мог смотреть на это, что такая красавица не должна быть такой несчастной. А он, Пунке, никогда не простит себе моей смерти. Он предложил мне свой меховой жилет, который, кажется, он сам где-то застрелил… И он все время пробовал позвонить, чтоб прислали армию, ка- жется, спасать молодую несчастную женщину, ита- льянку… или англичанку… но сигнала все равно не было. Тогда он достал из кармана своего зверского жилета сто- почку календариков и стал показывать мне разные ма- шины. Пальцы у него не гнулись от холода, и календарики выпадали из них, как осенние листья. Пунке тревожно за- глядывал мне в глаза и спрашивал: — Ты боишься? — Да, черт возьми, старый дуралей! Я боюсь! Я боюсь своей глупости, того, что мы замерзнем здесь! Нелепости всей своей жизни! — это я прокричала по-русски. Пунке изумленно выслушал и спросил: — Это итальянский язык? — Русский это язык! — А я думал, ты англичанка, — сказал Пунке. Я не могла уследить за скачками его мысли. — А ты английский язык знаешь? — не унимался Пунке. — А какая теперь разница? — спросила я. — А я всю жизнь жил в Урендорффе, — поведал Пунке. — Но на праздники мы ездили в Глюкштадт. Тебе понравился Глюкштадт? Неужели этот старик настолько одинок, что совсем не боится смерти? Никто о нем не заплачет, не пожалеет, и ему легко уходить… Легко уходить… Я внимательно по- смотрела в его крестьянское глупое и доброе лицо. Если это последнее лицо в моей жизни, я хочу его запомнить. Вот совсем простой человек, крестьянин. Для которого пряничный городок Глюкштадт кажется столицей. А Гам- бург —Марсом. — Ничего не бойся, — сказал Пунке. — Ведь я с тобой! И я закрыла глаза…