№ 57 / Лето 2015

интервью OPEN №57 2015 20 темперамент Во мне есть и русская, и татарская кровь, хотя я еврей. У меня буйный, необузданный темперамент. Когда я был маль- чишкой, меня не звали драться стенка на стенку — но вы- зывали, когда били наших. Я бежал, схватив цепь или ду- бину, а однажды и вовсе пистолет... Я был свиреп, как ис- панский идальго. Но мне удалось перевести мою уголовную сущность и энергию в интеллектуальное русло. Если быПи- кассо или Сикейросу не дали проявить себя в искусстве, они бы стали самыми страшными террористами. Я знаю, что го- ворю, я ведь был с ними знаком. Мой лозунг — «ничего или все». Или я живу так, как хочу, или пусть меня убьют. Не уступать: никому — ничего — никогда! Я столько раз дол- жен был умереть... Я удивляюсь, что дожил до своих лет. Так чем же я взял? Абсолютным безумием. война Я приписал себе год и в семнадцать лет уже кончал во- енное училище, это был ускоренный выпуск. На фронт! Я в войну шестьдесят два дня сидел приговоренный к рас- стрелу. (За убийство офицера Красной Армии, из-за де- вушки.) Но вместо расстрела меня разжаловали в рядовые и отправили в штрафбат. На фронте мне сломали позво- ночник, выбили три межпозвоночных диска, три года после войны я мог ходить только на костылях — были страшные боли, я от боли даже стал заикаться. Боль утихала только от морфия. Чтоб отучить меня от наркотика, мой папа, врач, прописал мне спирт. Я стал пить. Уж лучше спирт... эмиграция Я никогда не был диссидентом, принципиально. Хотя неприятности у меня были вполне диссидентские. Мне не давали работы, не пускали на Запад. Против меня возбуж- дались уголовные дела, меня обвиняли в валютных махина- циях, в шпионаже и прочем. Меня постоянно встречали на улице странные люди и избивали, ломали ребра, пальцы, нос. Кто это был? Наверное, Комитет. И в милицию меня забирали. Били там — ни за что... А утром встанешь, от- моешь кровь — и в мастерскую; я ж скульптор, мне надо лепить. Нет, нет, я не был диссидентом — готов был слу- жить даже советской власти. Я же монументалист, мне нужны большие заказы. Но их не было. И думал, что умру... ну, в шестьдесят. Надо было спешить, чтоб что-то успеть. И я уехал... Это было десятого марта семьдесят ше- стого года. Приехал на Запад новичком с шестьюдесятью долла- рами в кармане. Меня встретил Слава Ростропович, он ввел меня в американскую элиту. Энди Уорхол, Пауль Сахар, Генри Киссинджер, Артур Миллер, Рокфеллер... Но я бро- сил этот клуб избранных. Работать же надо! А если бы я мотался по этим parties, то не успел бы сделать так много. дом Дом у меня огромный! А спален в нем всего две. Аме- риканцы мне говорят: «Зачем вам такие высокие потолки, это ж не церковь — лучше устройте второй этаж и сде- лайте двенадцать комнат, гостей будете селить или посто- яльцев возьмете!» Это действительно проблема: приез- жают гости, а оставаться негде. Но этот дом вообще не бытовой. Я специально так спроектировал. Дом должен ассоциативно напоминать северную архитектуру, а с дру- гой стороны — храм. И, конечно, студию скульптора, аскетическое логово художника. Чтоб вещи были доро- гие, но не кричащие (в Америке чаще наоборот). Поэтому я выбрал дерево, я же уралец. Дуб, ясень и другие, я не помню, как все по-английски называется. Самая дорогая часть дома — это колонны до потолка, из цельных деревьев. Их же надо было вырубить, привезти! Все думают, что они клееные, из частей, здесь все так де- лают. Но у меня все настоящее. Я имею право на такой дом — огромный, красивый, дорогой, — ведь я на всю жизнь оскорблен советским мещанством! Это попытка хоть как-то ностальгически компенсировать эстетическую недостаточность всей моей жизни. Да... Сколько говорено о строительстве голубых городов, о создании новых циви- лизаций! А я вот — всего-то домишко построил. Этот дом будет моим музеем; потом, после... россия Меня спрашивают: что происходит с Россией? Что будет со страной? Ничего не могу сказать. У меня нет ни концепции, ни знания, ни ощущений. Я не собираюсь за- нимать в России ничье место. Чтоб в России занять чье-то место, надо находиться там. В среде, в ситуации — худо- жественной, социальной... Я уж не молод. И мне есть, что делать здесь, в Америке. Если б я был писателем или поэ- том, я, может, с легкостью бы вернулся. Но вы понимаете, работа скульптора связана с большими организацион- ными и материальными издержками. Здесь, в Америке, я создал базу для работы, у меня материалы, помощники, бронзолитейка. И снова все начинать с нуля — невоз- можно... А поучать Россию из безопасного далека я счи- таю безнравственным. Хочешь поучать — поживи в Рос- сии, поучаствуй в битвах. Для примера я напомню про свой разговор с Сартром, который обожал Мао. Это было у меня в мастерской. Я ему тогда сказал: «Что ж вы своего Мао любите издалека! Любите его — так поезжайте в Китай, как Дин Рид поехал в Россию, и там служите себе делу маоизма сколько хотите!» Сартр ответил, что поехал бы, но не может — он же нужен Франции. Я ему на это сказал: «Вы себя переоцениваете, вы маленький францу- зик из Бордо». Он не обиделся. И даже написал обо мне замечательную статью, в которой представил меня экзи- стенциалистом из России. Уже из Америки я приезжал в