№ 62 / Осень 2016

обратный отсчет СОДИС 43 оседланной лошади». Иностранное имя привлекало пу- блику. Гастроли в Ростове, Воронеже, Тамбове, а там новый жизненный кульбит. На гастролях он встретил труппу бро- дячих актеров и остался с ними. Случилось это в 1875 году. Молодому актеру-любителю везет: он попадает в перво- классную компанию. Его близкими друзьями становятся знаменитые в будущем русские актеры Далматов, Давыдов, Андреев-Бурлак. Разумеется, Владимиру поручают лишь роли второго плана, но он безгранично счастлив. Актерскую карьеру Гиляровского прерывает Русско- турецкая война 1877–1878 годов. Владимир уходит в армию добровольцем. Военные действия проходили не только на Балканах, но и на Кавказе. Гиляровский на- всегда влюбился в этот край и его жителей. Он служит в отряде пластунов. Так называли тогда разведчиков, людей лихих и отчаянных. За храбрость в боях Гиляровского на- граждают солдатским «Георгием». Но мыслями он уже в российской глубинке, куда его зовут друзья по театру. По дороге в Пензу, где выступала труппа Далматова, он не- надолго заезжает к отцу. Там и произошел случай, кото- рый затем в некоторых вариациях рассказывали и пере- давали как легенду. Как-то вечером Владимир и отец си- дели у печи и беседовали. Жарко пылали дрова, и отец время от времени помешивал их большой кочергой. Во- лодя взял ее из рук отца и не торопясь завязал в узел. Алексей Иванович не проронил ни слова, пока Володя трудился над кочергой. Потом взял ее у сына и спокойно развязал (а это труднее, чем завязать), поставил ее на место и сказал: «Не порть отцовского имущества». бредни сологуба В Пензе Гиляровский с рвением и старанием взялся за работу. Далматов зачислил его в труппу под псевдонимом Владимир Сологуб. Особой ценности как актер он, по вос- поминаниям Далматова, не представлял, но своей добросо- вестностью и преданностью театру мог служить примером любому. Работая в театре, Гиляровский писал эпиграммы на друзей по сцене, стихи, небольшие кусочки прозы—все в тетрадь, которую назвал «Бредни Сологуба». Как известно, между театром и литературой всегда су- ществуют мосты. Сцена свела молодого Гиляровского со многими людьми не только артистического, но и литера- турного мира. 1881 год положил конец бродяжнической жизни Владимира. Перед Пасхой он приехал в Москву в поисках ангажемента, бродил по ее шумным улицам, лю- бовался Кремлем. Вскоре Владимир получил работу в те- атре Бренко и решил, что Москва — лучшее место на земле. Товарищ по сцене Василий Андреев-Бурлак знако- мит Владимира с редактором юмористического журнала «Будильник» Николаем Кичеевым, представив его не только как актера, но и поэта. По просьбе журналиста Ги- ляровский прочитал ему свои последние стихи, которые Кичееву очень понравились. Через неделю стихотворение «Все-то мне снится Волга широкая...» появилось в «Бу- дильнике» за подписью «Вл. Г-ий». Радости автора не было границ. Первый литературный успех его окрылил. Осенью 1881 года Гиляровский бросает театр и всецело посвящает себя литературной деятельности. Именно в это время он пишет своей невесте Марии Ивановне Мурзиной (Владимир познакомился с ней в Пензе): «Я много видел горя людского и с миром хочется потолковать о нем». репортер И в самом деле, десятилетие скитаний многое дало Ги- ляровскому. Как и Горький, он с полным правом мог ска- зать: вот мои университеты. Теперь бродяжническую жизнь юности он сменил на обязанности летучего корре- спондента и вездесущего столичного репортера: к при- меру, днем завтракал в «Эрмитаже» или у знаменитого Тестова, ночью, добывая материал, бродил по притонам Хитрова рынка. То по поручению редакции на генерал- губернаторском рауте пил шампанское, то, быстро со- бравшись, ехал осматривать задонские зимовники, зане- сенные снегом табуны. Картины его жизни мелькали как в калейдоскопе: вот Николай Рубинштейн дирижирует в Большом театре на сотом представлении «Демона», при- сутствует вся Москва в бриллиантах и фраках — и Гиля- ровский описывает обстановку этого торжественного спектакля, а уже через неделю — Кавказ, знакомые по войне места, Чертова лестница, заоблачный аул Безенги, а еще выше под снежной шапкой—Коштан-Тау, на стрем- нинах ледяного поля бродят чуткие туры. Он присутствовал всюду, все знал, везде поспевал. Ма- стер великолепных стихотворных экспромтов, он в весе- лой компании исписывал ими скатерти. Потом эти стихи гуляли по всей Москве, а нередко и за ее пределами. Дядя Гиляй, как его стали называть с начала 1880-х, обладал свойством быстро сходиться с самыми разными людьми. Всюду у него были приятели и друзья. Он был своим чело- веком среди обитателей знаменитого Хитрова рынка, ко- торые видели в нем защитника и покровителя. Он запро- сто являлся в самые зловещие притоны, и никто не смел тронуть его пальцем. Лучший охранной грамотой было его великодушие. Оно смиряло даже самые ожесточенные сердца. Он не знал, что такое страх. Журналистская жизнь заставляла Гиляровского то подниматься под облака, то опускаться в адские клоаки. Это отнюдь не преувеличение. Вместе с аэронавтом Бер- гом он совершил полет на воздушном шаре — по тем вре- менам дело опасное, — заменив помощника аэронавта, который запил и не явился к назначенному сроку. Вскоре после полета в поднебесье Гиляй забирается в преиспод- нюю Москвы, на дно реки Неглинки. Где-то около Само- теки он с помощником спускается через сточный колодец в русло, идет в бурлящей воде под Цветным бульваром до Трубной площади. По дороге им попадалось всякое. Под