№ 64 / Весна 2017

интервью OPEN №64 2017 20 прочел, на работу не пошел, у меня был прогул. Выдержал я в Сибири полгода и сбежал обратно в Москву. Денег хватило только на билет в плацкартном и на пару буханок хлеба. Я три дня лежал на верхней полке и ел хлеб. Потом снова поступил в институт и выучился на ре- дактора. Это уже другая история. Вместо заводов много- тиражки, «Литературная Россия», «МК»… телевидение и слава В 46 лет я ушел с должности зама главного газеты «Московский комсомолец», проголосовав за передачу всех акций Павлу Гусеву. А если б мы акции поделили тогда, был бы сейчас миллионером. Я думал: поступил человек работать на телевидение — и все, все его проблемы решены, можно расслабиться. Все тебя узнают, ты ногой двери всюду отпираешь. Дальше — тишина, желать нечего. Я, помню, сказал такую фразу: «При коммунизме все будут телеведущими. И все будут Героями Советского Союза». Все должны стать счастли- выми и знаменитыми, чтоб их без очереди везде пускали и за Звезду платили. Как-то после съемок я вез ведущую Ольгу Журавлеву в Подлипки. Остановил меня милиционер, говорит: «Вы пьяны». Что было правдой. Я отдал ему все деньги, какие были, и поехал дальше. Через сорок минут, когда я воз- вращался в Москву, он меня опять остановил. Я говорю: «Я ж тебе сказал, что у меня больше нет денег!» Он гово- рит: «ЛевЮрьич, извините, не узнал. Вот вам ваши деньги обратно и еще бутылка коньяка — с праздником вас!» А было как раз Крещение. Коньяк был «Плиска», но я его потом выпил. Слава… Летел я как-то к Владимиру Гусинскому в Малагу с пересадкой в Цюрихе. Там в баре ко мне подсел человек и говорит: «Я вас чуть не убил». Что так? Один мой корреспондент поехал в Тамбов снимать сюжет про то, как делили рынки. Он сошел с поезда, одна из кон- фликтующих сторон взяла его в оборот, поила три дня, водила по ресторанам. Короче, журналистское рассле- дование это все называется. Там, конечно, все были не правы, но после показа сюжета мой собеседник оказался крайним. Он три года был во всесоюзном розыске, пря- тался. Очень ему хотелось меня убить. Но потом он понял, что я ни при чем. Еще такая есть красивая у меня история про славу. Как-то ночью я остановился на Сретенке купить цветы. Протягиваю цветочнице деньги, а их зажигалкой поджи- гает пьяный парень в камуфляже, он мимо шел и остано- вился. Я его спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» Он как развернется, как даст мне по лицу! У меня искры из глаз. Очки мои от Армани тоже пострадали, их руины у меня до сих пор хранятся. Я кинулся к машине, но от страха не могу дверь открыть. Он за мной. Но тут из ближайшего ресторана вышла группа мордатых мужиков, приземи- стые, ветераны КГБ, как потом выяснилось. Они увидели такое дело и скрутили парня. Я позвонил своим, приехала камера, сюжет потом прошел у нас. Выяснилось, что па- рень этот спецназовец, вернулся с Кавказа, ему дали ме- даль «За отвагу», и он ее обмывал неделю. Мне позвонил Степашин, он был тогда министрМВД, извинился. А после еще два зама степашинских утром пришли ко мне домой. Спрашивают: «Ботинки снимать?»Жена говорит: «Ну что вы, зачем снимать, вы же замминистры…» Я этого спецназовца потом спрашивал, мне устроили с ним встречу: «Может, вам моя программа не нравится?»— «Да нет, отличная программа». — «Может, вы евреев не любите?» — «Ну что вы, я сам татарин». В общем, его оставили на свободе. Я был рад. мудрость и глупость Я, как человек умный, пью, чтоб поглупеть немножко. Чтоб чего-то не замечать и как-то примириться с жизнью. Если серьезно, люди пьют по разным причинам. На- пример, чтоб сократить расстояние между собой и собе- седником. Или чтоб не вывалиться из общества. Вот у меня есть друг, он грузин из Абхазии. Так он непьющий, организм не принимает. И он вынужден был уехать с Кав- каза: там же ни один вопрос нельзя решить, если ты не пьешь. Никакую карьеру без алкоголя нельзя было сде- лать тогда — ни партийную, ни военную. Ни журналист- скую. С утра приходишь в редакцию, а там бутылка на столе. Не надо забывать, что алкоголизм тогда был фор- мой диссидентства. «Власть отвратительна, как руки бра- добрея» — эту фразу я даже опубликовал в «МК». Редак- тор меня спрашивает: «Это кто такое написал?» «Ман- дельштам», — говорю. «Правда?» — «Ну не я же». Это у меня был такой эпиграф к статье. большая игра Мой сосед по дому, некто Сережа, держал подполь- ный притон. Он сколотил компанию и всех обыгрывал в покер. Это было мое первое казино, на дому, правда. К нему ходили разные люди и проигрывали. Причем брал он не только деньгами, но и водкой или книгами — я их во- ровал из домашней библиотеки моего отчима. Когда это вскрылось, я потом у Сереги целый год выкупал книги, приносил ему всю зарплату ученика слесаря. Это был ти- пичный стокгольмский синдром: я этого Серегу любил мучительно. Но и без Сереги я б заиграл: мой отчим был знаменитый преферансист. Даже в «дурака» с ним было бесполезно садиться: он всю колоду помнил. В какой-то момент и я стал играть всерьез. Много денег проиграл. Могло б на хорошую пенсию хватить, до конца жизни. Люди думают, что я очень богат. Мне на за- правках часто говорят: «На чем вы ездите? Мы думали, у вас серьезная машина». О!