№ 85 / Осень-Зима 2025-26

рассказ СОДИС 123 рассказывали и про песочницу, про детский сад и школу, про ведомственный лагерь в Крыму, где маму всем лаге- рем учили плавать и не научили. Про любимое насижен- ное место — лестницу между ее двенадцатым и его деся- тым этажами, они почему-то болтали только там. Но ни- когда не рассказывали про «Полдень» — детскую театральную студию при нашем ДК, знаменитую на всю Москву, с легендарным Караваевским. Уже потом, гораздо позже, я изучил вопрос: быв- шего актера Караваевского мечтали заполучить и учи- лища, и театры, а он ездил сюда через весь город и не желал никому ничего объяснять. Не желал объяснять, почему редко принимает в студию за внешность, зато через пару лет замухрышки становились у него неот- разимыми. У него был нюх на талант, чутье. С папой сразу понятно, он актер по природе, из тех, кого назы- вают органиками, может одинаково убедительно сы- грать хоть короля, хоть свиту, хоть заряженное ружье. Однажды в рекламе изобразил обезболивающую таб­ летку так страстно, что после просмотра у людей пере- ставала болеть голова. Мама — другое дело, мама — не- формат. Прекрасный неформат с самыми покатыми на свете плечами. Все прифигели, что она, во-первых, «по- лезла на сцену», во-вторых, Караваевский ее взял, в-третьих, что за два года стала примой — Джульеттой, Снегурочкой, Золушкой, Маленькой Разбойницей. Мальчики водили вокруг нее хороводы, папа не водил, у него уже началась сложная личная жизнь. Конечно, оба собирались в театральный. Тут начинается мамина тайна. В конце сезона к Караваевскому загуливал закадыч- ный друг-приятель Ревич, тоже с нюхом и глазом на та- ланты. Но в отличие от романтика и идеалиста Караваев- ского Ревич был циник и прагматик. Он отсматривал спек- такли и в приватной беседе под коньячок раздавал сестрам по серьгам. Никогда не ошибался, никогда. Так получи- лось, что мама их разговор слышала. Они поперемывали кости знакомым, обсудили, посплетничали и, уже из- рядно пьяненькие, дошли до главного — до студийцев. Ревич согласился, что этот состав исключительно удач- ный — и по амплуа, и по типажам, редко так совпадает. Мальчик (это про папу) хороший, отличный, очень пер- спективный, если не сопьется — все получится, замолвлю слово кому надо, скажи ему. Тут они снова разлили, мама слышала бульканье. И на- долго замолчали. —А девочка, — спросил Караваевский, ей показалось, что голос его чуть срывался. — Девочка-то, девочка, а? — Девочка уникальная, — после паузы ответил Ревич, — какая девочка, я таких раза два за всю жизнь видел. Но Васенька, Васенька, ты же должен сам пони- мать — это трагедия, трагедия! Гениальная девочка, тем- перамент героический, фактура характерная, а натура — фиалка-мимоза, трепетная, нежная, гордая. Она же не выдержит, сломают, затопчу-у-ут… — почти голосил Ревич. — Будь хотя бы папа-режиссер или муж, но кто ж ее такую замуж-то, а?.. Примут ее, конечно, в училище, талант очевидный, а дальше-то что?.. Продолжение разговора мама слушать не стала, убе- жала рыдать по утраченной мечте. Можно было спросить, почему она поверила, или как же через тернии к звездам, или призвание, я уже тогда знал такое слово, но спрашивать не решался. Вот тайна так тайна, вот тяготила так тяготила! Папа тоже молчал, молчал, молчал. Потом сказал: — А мы-то думали… Что они думали — не сказал. Еще помолчал — и уже с другой интонацией: — До сих пор не понимаю, почему на исторический?! — Я тогда была влюблена в нашего историка. Ты пом- нишь, красивый такой, на молодого Костолевского похож, — ответила мама и поправила лямку сарафана. У нее всегда сползали лямки, у нашей неформатно пре- красной мамы с самыми покатыми плечами на свете. Я пока никогда ни у кого таких не видел, только на пор- третах позапрошлого века. Пришла моя очередь избавляться от тайны. Мама расшифровывала символы: единорог — осмо- трительность. — Благоразумие, благородство, — добавил я. — Тут есть разные трактовки, — задумалась мама. — Сова, стоящая на книге, понятно — мудрость, ученость. Папа охал, ахал, изображал единорога на выпасе, кру- тил головой и по-совиному лупоглазил — разыгрывал моноспектакль «Герб моего сына». Я ждал одного вопроса, и мама наконец спросила: — Это то, что я думаю? Это наш Ящик? Вместо короны—короновал в итоге сову—над щитом я подвесил за острую вершинку прозрачный куб. — Так это же наш общий герб, — сказала мама, — всего района! Можно сфотографирую, кое-кому по- кажу? Я разрешил. Себе другой нарисую. Гербов у меня хватит на всех. Одного я никому не сказал: на ленточке в лапах у совы самыми крохотными буквами написано Principis Arca Archa — «Принц Ящика». О! *Я мыслю, следовательно, я существую (лат.). **Научный потенциал есть (лат.). ***Так я хочу (лат.). Иллюстрация Таисии ЛАПТЕВОЙ